the CELL

1. Имя, фамилия
Full Name: Charlene Rain Adair | Шарлин Рейн Эдер;
Short Name: Charlie / Чарли. В детстве не в меру экзальтированная бабушка звала ее не иначе как Шарли – с ударением обязательно на последний слог. Однако с годами подобное обращение сошло на нет, и девушка почти не вспоминает о подобном казусе в своей биографии. Теперь для знакомых она просто Чарли.

2. Возраст и дата рождения
Date: 20.03.1985г.
Age: 24 y/o

3. Должность
В прошлом студентка последнего курса Columbia University, что в Нью-Йорке. Сейчас состоит в Twelve Keepers.

4. Биография
«В очередной раз слушая от бабушки (или как она просит ее называть миссис Эдер) провокационно-сказочную историю моих родителей, хочется затопать ногами и побежать искать спрятавшуюся где-то кнопку «Стоп», чтобы нажать ее со словами – «Если у них все так идеально, почему я не вижу их?». В жизни не бывает все так хорошо и правильно. Только воспитание и еще что-то (никогда не могла понять, что именно) заставляет не встряхнуть миссис Эдер за плечи и не закричать «Приди в себя! Сказки закончились, добро пожаловать в реальность!». Но поступить так было бы слишком неправильно, она ведь сама не хочет спускаться с небес на землю. По ее словам и коротким кивкам отца, в знак согласия, родители познакомились совершенно случайно – в городском госпитале. Отец приехал туда по каким-то таинственным делам, а мать, почти впав в истерику, притащила туда проглотившую какую-то пакость подругу. Я не могу поверить в это: моя железная мать вряд ли когда-то вообще выходила из себя. А вы только представьте себе это: чинный, еще молодой, но уже насквозь прожженный жизнью мужчина; и рафинированная, эфемерная шатенка с птичьими янтарными глазами, в которых уже тогда сквозила несгибаемая воля. После этих слов я всегда обязана была театрально прижимать кружевной платочек к сухим глазам и восторгаться трогательностью их первой встречи. А я всегда это и делала. В то время я была очень хорошей дочерью и правильной внучкой. Да и фотографии ранней молодости моих родителей кажутся очень живыми и невольно появляются сомнения – а вдруг, правда? Продолжение этой истории кажется еще более сказочным: происхождение моей матери было почти таким же значительным в Нью-Йорке, как и у отца – его отец к тому времени занял прочную позицию в Штатах и его фамилия немалого стоила. А безупречность Моны портило только одно – ее семья обеднела. Разумеется, на фоне ее фамилии (Хоффсеттеры когда-то гремели над Большим Яблоком) это было чем-то незначительным, но мистер Эдер старший заперся с сыном в кабинете и долго пытался объяснить ему, что это, по меньшей мере, глупо и неприятно. Однако все сложилось как нельзя удачно: баснословно шикарный дом в качестве приданого (пусть и тяжелые портьеры насквозь пропитались пылью, а старинная мебель вытерлась и требовала реставрации), именитые родственники – все было так, как должно было быть. Они, наконец, стали мужем и женой. Молодые, привлекательные, богатые и даже любящие друг друга. Было в этом что-то приторное, но бабушка любила по нескольку раз повторять, что все именно так и было. Я просто не спорила, вот и все. Папа важно кивал, отводил взгляд и уходил в свой кабинет, на ходу доставая мобильный из кармана (ему почти постоянно звонили). А мама криво улыбалась, глубоко затягивалась крепкой сигаретой и просила бабушку приказать заварить крепкий кофе».

10 апреля 2000 года [14.00 – 15.12 pm]
Миссис Хоффсеттер Эдер всегда отличалась от других женщин, имеющих примерно такое же состояние, как и ее муж. Она не улыбалась по ненастоящему тепло и искренне, а только холодно усмехалась, прожигая взглядом янтарных глаз, со временем потерявших скрытое в глубине птичье выражение. Какой она была в молодости – Шарлин не знала. Мать она застала такой, какой видела ее изредка (как только она с отцом появлялась из очередной затяжной командировки): прямой, сосредоточенной и все такой же привлекательной. Она была безупречной женщиной и как никто другой знала слова «Так нужно», а потому не пыталась бесплодно вырваться из оков, навязанных общественным мнением. И появляясь вдруг в жизни дочери, забрав ее на пару суток в их с отцом дом, по непонятной причине стоящий закрытым, она следила за тем, чтобы так выросла такой же, как и она сама. Приезжая на несколько часов, она не гнушалась за четверть часа рассказать Чарли о жизни такой, какой она была на самом деле – без попыток приукрасить действительность.
Чарли, вцепившись длинными музыкальными пальцами в отполированную столешницу комода с огромным зеркалом, стоящего у северной стены в комнате-мансарде смотрела в безразличное отражение с обреченным взглядом серо-синих глаз. Позади пятнадцатилетней девочки стояла высокая статная шатенка с карими, колючими глазами и, вооружившись большим гребнем и темно-синими лентами пытается усмирить ее волосы, превратив белокурую копну в аккуратные локоны. Через час их всех ждут в просторном поместье за городом, и они обязаны присутствовать. Ловкие пальцы перебирают пряди, а сосредоточенные глаза следят за движением каждого волоса. Когда у девочки срывается сдавленный вздох, она слышит в ответ вошедшее в привычку:
- Терпи.
Шарлин понимающе кивает, но в душе совсем не понимает, зачем ей нужно идти куда-то с родителями и бабушкой. Все равно этот вечер будет таким же, как пара вечеров в прошлом месяце, когда родители вновь вернулись из Новой Зеландии и немедленно отправились к высокопоставленным знакомым. Очередной вечер в компании уверенных в собственной исключительности подростков. А взрослые будут заняты сложными беседами и только первые в первые минуты уделять ей толику своего внимания, осторожно проведя ладонью по волосам и пробормотав что-то о том, как сильно она выросла. Она тихо интересуется, нельзя ли хотя бы сегодня остаться дома, сказавшись больной, а в ответ слышит пару фраз, ставшие когда-то правилом:
- Ты всегда должна соответствовать тому, чего требуют от тебя люди твоего круга, даже если тебе это не нравится. Нельзя дать возможность упрекнуть себя в чем-либо. А теперь потерпи еще немного, иначе мама будет очень тобой недовольна.

24 декабря 1999 года [19.00 – 19.46 pm]
Приглушенное пламя свечей полутенями играет на тяжелых портьерах, почти насквозь пропитавшихся историей этой семьи. Над комнатой висит негромкий звон массивных столовых приборов, ударяющихся друг о друга и о фарфоровые тарелки. Гнетущая тишина, такая привычная, прочно поселилась в стенах этой комнаты и, казалось, не собиралась покидать ее в самое ближайшее время. Небольшая квартира, находящаяся на одной из сохранивших спокойную тишину улиц Нью-Йорка, уже насквозь пропахла кошками, а ее владелица – когда-то уверенная и известная Шеридан Эдер растеряла всю свою знатность и стала обыкновенной пожилой жительницей города. Светловолосая девочка в блестящем атласном платье, с аккуратно убранными назад прядями волос, прямо сидела за столом, едва достигая мысками туфель до пола. Сидела, не глядя по сторонам и уткнувшись носом в свою тарелку. А пожилая миссис Шеридан Эдер, ее бабушка, зорко следила за всем происходящим в комнате, изредка бросаю взгляд на внучку.
- Папа не звонил сегодня. И мама тоже. Ты говорила, что они приедут на этот раз,- голос звучит почти бесцветно, но в душе маленькой девочки идет самая настоящая борьба – хочется раскричаться, затопать ногами и узнать, почему очередное Рождество она должна проводить в ужасной дыре, когда ее родители владеют роскошными апартаментами, но не хотят, чтобы бабушка жила там вместе с ней. Тяжелая вилка отложена в сторону и глаза почти просверливают увядающую женщину. Она знала, что касается опасной темы. Знала, что ответ вряд ли удовлетворит ее, но не могла молчать.
- Шарлин, мы же договорились,- строго завела миссис Шеридан, словно действительно договаривалась о чем-то с внучкой. Переведя дыхание, она продолжила говорить,- будь добра, перестань корчить кислую мину, сегодня же Сочельник. И нам совсем неплохо вместе, правда?- несмотря на проникновенные слова в голове звучит металл, а глаза вдруг стали по-настоящему колючими. Чарли кивает и закусывает губу, хотя знает, что никогда